Цветовая схема: C C C C
Размер шрифтов: A A A
Изображения

Айседора Дункан:

Айседора Дункан

   На эпоху царствования Императора Российской Империи Николая II приходится расцвет Серебряного века, не только в области экономики, техники, капитальных исследований в различных областях науки, но и блестящий расцвет всех видов искусства, к которым относилось и балетное. Ростов-на-Дону в это время окончательно превратился в важнейший центр культурной жизни европейского уровня. Расцвет Серебряного века, знаменовался приездом знаменитых исполнителей и не только из Санкт-Петербурга, Москвы и других городов, а также прекрасных артистов и исполнителей со всего мира. Таким оказался визит в 1908 году знаменитой исполнительницы танцев в стиле «модерн» Айседоры Дункан, которая дала свои гастроли в самом сердце Ростова-на-Дону: в Машонкинском театре. И хотя начало гастролей было не слишком удачным, но она, не обращая внимания на неполный зал, продолжала танцевать с таким мастерством и вдохновением, что своим искусством танца завоевала симпатии ростовцев, оставив после себя незабываемые впечатления. Они, покорённые артистичностью американской танцовщицы, поняли, что следующая встреча с Айседорой Дункан в Ростове-на-Дону, которая неизбежно должна была произойти в будущем, будет ни с чем не сравнимым событием, ярчайшей страницей в культурной, музыкальной и балетной жизни нашего города. Да, так оно и случилось. В 20-е годы, уже, будучи Дункан-Есениной, знаменитая танцовщица, покорив балетные сцены всего мира, опять танцевала с огромным успехом в Ростове-на-Дону.   На эпоху царствования Императора Российской Империи Николая II приходится расцвет Серебряного века, не только в области экономики, техники, капитальных исследований в различных областях науки, но и блестящий расцвет всех видов искусства, к которым относилось и балетное. Ростов-на-Дону в это время окончательно превратился в важнейший центр культурной жизни европейского уровня. Расцвет Серебряного века, знаменовался приездом знаменитых исполнителей и не только из Санкт-Петербурга, Москвы и других городов, а также прекрасных артистов и исполнителей со всего мира. Таким оказался визит в 1908 году знаменитой исполнительницы танцев в стиле «модерн» Айседоры Дункан, которая дала свои гастроли в самом сердце Ростова-на-Дону: в Машонкинском театре. И хотя начало гастролей было не слишком удачным, но она, не обращая внимания на неполный зал, продолжала танцевать с таким мастерством и вдохновением, что своим искусством танца завоевала симпатии ростовцев, оставив после себя незабываемые впечатления. Они, покорённые артистичностью американской танцовщицы, поняли, что следующая встреча с Айседорой Дункан в Ростове-на-Дону, которая неизбежно должна была произойти в будущем, будет ни с чем не сравнимым событием, ярчайшей страницей в культурной, музыкальной и балетной жизни нашего города. Да, так оно и случилось. В 20-е годы, уже, будучи Дункан-Есениной, знаменитая танцовщица, покорив балетные сцены всего мира, опять танцевала с огромным успехом в Ростове-на-Дону.      Однако самое первое появление на сцене Машонкинского театра Айседоры Дункан было неожиданностью для Ростовской публики. Несколько шокированная видом босоногой танцовщицы, которая, прикрыв себя лишь лёгкой накидкой, в пластических позах рассказывала ростовцам поэтичную легенду седой древности, публика, наполовину заполнившая залу Машонкинского театра, не могла опомниться от неожиданности, увидев это замечательное дитя природы, которая своим танцем вела зрителя в античный мир, завораживая его своей грацией, мимикой и талантом, и эта экскурсия в античный мир была лучше любых лекций по греческой мифологии и истории. И если, как об этом писала газета «Приазовский Край» в мае 1908 года: « Для учёных исследований специалистам необходимо изучение реставрированных статуй и храмов из раскопок, то обыкновенные смертные могут совершить такую экскурсию в античный мир при помощи Дункан».    Здесь зритель мог увидеть танцы и игры греческих девушек, танцы скифов и трогательную, жертвующую собой любовь Ифигении. Здесь ему чудился весь ласкающий пейзаж Эллады. К сожалению, хотя ростовская публика и отлично знала сюжет античного сказания об Ифигении и, хотя этот сюжет хореографической постановки был заранее роздан зрителям, но зритель, не привыкший к манере исполнения Дункан, по пластическим позам и мимике не всегда угадывал сюжет этой хорошо знакомой ему древней легенды, иллюстрировавший старинную оперу Глюка «Ифигения в Авлиде». Вкратце напомним его читателю. В основе оперы был положен античный миф об Ифигении - дочери греческого царя Агамемнона, которую согласно воле богов отец должен был принести в жертву, чтобы греческие корабли могли благополучно выйти из гавани. Однако богиня Артемида (Диана) перенесла девушку в Тавриду и сделала её жрицей своего храма. В опере Глюка Артемида соединяет Ифигению с её женихом Ахиллом. Миф об Ифигении в Авлиде и Тавриде разработан в двух трагедиях Еврипида, а позднее использован многими драматургами мира от Расина до Гёте. На тему «Ифигении в Авлиде» было создано несколько десятков опер, из которых многие пользовались успехом, пока не были вытеснены шедевром Глюка. Неожиданность и новизна исполнения танцев в стиле «модерн» великолепной Айседоры так шокировали зал, что хорошо знакомый античный сюжет с трудом угадывался зрителем!   Здесь зритель мог увидеть танцы и игры греческих девушек, танцы скифов и трогательную, жертвующую собой любовь Ифигении. Здесь ему чудился весь ласкающий пейзаж Эллады. К сожалению, хотя ростовская публика и отлично знала сюжет античного сказания об Ифигении и, хотя этот сюжет хореографической постановки был заранее роздан зрителям, но зритель, не привыкший к манере исполнения Дункан, по пластическим позам и мимике не всегда угадывал сюжет этой хорошо знакомой ему древней легенды, иллюстрировавший старинную оперу Глюка «Ифигения в Авлиде». Вкратце напомним его читателю. В основе оперы был положен античный миф об Ифигении - дочери греческого царя Агамемнона, которую согласно воле богов отец должен был принести в жертву, чтобы греческие корабли могли благополучно выйти из гавани. Однако богиня Артемида (Диана) перенесла девушку в Тавриду и сделала её жрицей своего храма. В опере Глюка Артемида соединяет Ифигению с её женихом Ахиллом. Миф об Ифигении в Авлиде и Тавриде разработан в двух трагедиях Еврипида, а позднее использован многими драматургами мира от Расина до Гёте. На тему «Ифигении в Авлиде» было создано несколько десятков опер, из которых многие пользовались успехом, пока не были вытеснены шедевром Глюка. Неожиданность и новизна исполнения танцев в стиле «модерн» великолепной Айседоры так шокировали зал, что хорошо знакомый античный сюжет с трудом угадывался зрителем!Зал сохранил относительное хладнокровие во время первого и второго дня гастролей Дункан в Ростове-на-Дону. Зато на третий день гастролей во время исполнения «DansIdill, то есть «Идиллических танцев», зал буквально взорвался аплодисментами.Idill, то есть «Идиллических танцев», зал буквально взорвался аплодисментами.Газета «Приазовский Край» за 28 апреля 1908 года отметила также, что каждый гастрольный вечер «босоножки» Аседоры Дункан – именно так прозвали Дункан в России – обходится её импресарио Генриху Целлеру в 2500 рублей,` так как одна Аседора получает по 500 р. за каждую гастроль. В Ростов-на-Дону Дункан приезжает со своими собственными декорациями, коврами и рефлекторами. После Ростова-на-Дону Дункан наметила гастроли в Тифлисе и Баку и затем вернётся в Берлин в свою школу, где обучаются её своеобразному искусству до двадцати девочек в возрасте от 4 до 12 лет.
Сергей Есенин

У Есенина можно было поплакать на плече, запросто пройтись с ним по ростовским улицам, он был одет всегда как раскрашенная кукла и одежду как будто он приобрёл у разных ремесленников: кафтан–у одного, косоворотку – у второго, Шапка, приобретённая по случаю у перекупщика, сваливалась с его головы. Как пуля носился он по Ростову-на-Дону, читая стихи случайным прохожим, и всегда его тянуло в этот поэтический подвал, подальше от провинциального епархиального шума колоколов, доносившегося с соседнего собора и зазывавшего к себе на службу мягким, каким-то протяжным колокольным звоном-благовестом. Но его это ни капельки не прельщало поэта, и он нырял в подвал быстро, с усердием, неимоверно радуясь тому, что его, там, в углу всегда ждал заветный чайник, подаваемый ему всегда с вежливой улыбкой и поклоном - "Ну-с, вот-с пожалуйте-с, вот ваш чай господин!" или "товарищ!", а это в зависимости от того, кто был в это время в городе – белые или красные. Разумеется, чайник был наполнен вином и он хлебал это вино прямо из чайника, наклоняясь вниз, чтобы ухватить губами носик чайника. Есенин жадно пил эту влагу, которая возбуждала и одновременно успокаивала и настраивала его на поэтический лад, и, кажется, что лучшего поэтического настроя у него никогда не было. Нет, сухой закон, объявленный большевиками, ему тут не нужен! Он здесь чувствует себя прекрасно, он здесь всегда в своей поэтической тарелке! Да это был его, ещё пока купеческий, одевший его пёстро и ярко и так прославлявший его Ростов-на-Дону!    Всё это происходило там: переулок Казанский упирался в Большую Садовую улицу и фасад дома, где находился "Подвал поэтов" был украшен затейливым орнаментом, напоминавшим рыбью чешую вперемежку с хвостами сказочных Горгон-медуз, а сам дом о трёх этажах с семью башенными конструкциями  c  остроконечными шпилями и девятью балконами (дом купцов  Маврогордато. До Октябрьской революции переулок назывался Казанским — по церкви этого же наименования располагавшейся между Никольской и Казанской улицами (ныне улицы Социалистическая и Серафимовича). После революции назван Газетным. Один из этой династии принёс особую клятву в верности Российской империи,  Николаю Второму и его окружениюю. Это было на следующий год после Священной Коронации  мая 1896 года, а именно в 1897 году:    Всё это происходило там: переулок Казанский упирался в Большую Садовую улицу и фасад дома, где находился "Подвал поэтов" был украшен затейливым орнаментом, напоминавшим рыбью чешую вперемежку с хвостами сказочных Горгон-медуз, а сам дом о трёх этажах с семью башенными конструкциями  c  остроконечными шпилями и девятью балконами (дом купцов  Маврогордато. До Октябрьской революции переулок назывался Казанским — по церкви этого же наименования располагавшейся между Никольской и Казанской улицами (ныне улицы Социалистическая и Серафимовича). После революции назван Газетным. Один из этой династии принёс особую клятву в верности Российской империи,  Николаю Второму и его окружениюю. Это было на следующий год после Священной Коронации  мая 1896 года, а именно в 1897 году:
Я, Константин Константиновъ Маврогордато, бывший греческо-подданный, обещаю и клянусь Всемогущему Богу, что я Всепресветлейшему, Державнейшему, Великому Государю Императору Николаю Александровичу, Самодержцу Всероссийскому и прочая, и прочая, и прочая, и Его Императорскому Величеству Всероссийского престола Наследнику, Его императорскому Высочеству Цесаревичу и Великому Князю Георгию Александровичу, хощу верным, добрым, послушным и вечно подданным съ моею фамилiею быть.
Г А Р О. Фонд 301, опись 10, дело 16. 
      Сергей Есенин был на царских приёмах и читал стихи семье Николая Второго, расстрогал своими стихами Александру Фёдоровну, хотя стихи показались ей грустными... Есенин сослался на холодный климат России и на другие причины, они не зависели от его воли поэта...Это было тогда, когда Сергей Есенин служил в царской армии во время Первой Мировой Войны. Есть по-этому что-то символическое, что он выступал в подвале  именно  этого дома. 
    Дом этот   мог поспорить тогда да и сейчас он спорит по высоте c пятиэтажным рядом, но главные события разворачивались не на этих трёх широких и высоких этажах, а именно в подвале, где свили себе гнездо разнокалиберная поэтическая публика – от скромным почитателей и подражателей пушкинской поэзии, боявшихся подать полный голос, до шумливых "ничевоков" из "гагаистов", гордых своими парадоксами. Это поэтическое движение зародилось в нейтральной Швейцарии, они протестовали в своей поэзии против ужасов мировой войны, выступая за минимализм в поэзии. Всё произведение-стихотворение "поэтов-ничевоков" могло состоять всего лишь из одного слова-признания в любви как у Юарта: "Ты!", а самый яркий представитель этого стиля – Кунников – в качестве образца поэзии предлагал просто посмотреть на чистый лист бумаги. Cреди такой публики Есенин вообще чувствовал себя божеством.  

    Уничтожение офицеров и дворян во время гражданской войны вот ещё тема Сергея  Есенина - это пресекалось и каралось! Все эти "мероприятия" по уничтожения офицеров, даже дворян было наказуемым, заводились уголовные дела и люди совершившие такие тяжкие преследования преследовались в уголовном порядке.  Как правило, организовывали «красный террор» в основном  анархисты,  эсеры , банды махновцев проникавшие в Ростов-на-Дону с Украины и резавшие и рубившие купцов и дворян. Большевики как могли этому препятствовали... но увы, они не обладали тогда еще достаточной власть… 


Позднее Есенин писал  как будто  о страшно  опустошённом ростовском городском саде, где он побывал в 1920 году в июле и находясь вероятно под свежими впечатлениями  рассказов о повешенных то по одну сторону главной аллеи по мере занятия города Ростова-на-Дону  то красными, то белыми... Хватит,  наконец, бандитизма, поэтам нужен только мир...
...Только мир, чтобы творить прекрасное:

Подождите!
Лишь только клизму
Мы поставим стальную стране,
Вот тогда и конец бандитизму,
Вот тогда и конец резне.


Сергей Есенин, 1922
 
Немного о туалете на Газетном - это был самый известный общественный туалет, который распологался в повале дома №46 на углу Газетного переулка и улицы Большой Садовой. Кафе "Подвал поэтов" - маленькое и тесное богемное заведение с миниатюрной сценой. Кто только здесь не бывал...  В начале XX века, в эпоху поэтического бума в России, артистрические кафе росли,  можно сказать, как грибы после дождя. Ростов стал основной базой для ничевоков. Разумеется, без своего кафе оставаться они не могли, поэтому основали в Газетном переулке "Подвал Поэтов". Который достойно пополнил список таких поэтических кафе, как "Стойло Пегаса", "Бродячая собака", "Приют комедианта" и пр., пр. Заезжали туда Велимир Хлебников, Владимир Маяковский и другие звёзды авангарда. К примеру, 15 августа 1920 года на сцене «Подвала поэтов» впервые в Ростове выступил «Председатель земного шара» поэт Велимир Хлебников. А Рюрик Рок, Мартирос Сарьян и Евгений Шварц, по причине, что были "ростовцами" (ведь именно так называли тогда ещё ростовчан) , были там постояльцами...
    Тесная дружба связывала Сергея Есенина с Анатолием Мариенгофом...     После того   как Мариенгоф потерял отца,  после входа белочехов в его родной город

  Анатолий Мариенгоф навсегда покинул Пензу и переехал в Москву, где остановился у своего двоюродного брата Бориса и совершенно случайно показал свои стихи  Бухарину, бывшему на тот момент главным редактором «Правды». Тому стихи не понравились, но талант в молодом человеке он разглядел моментально, и устроил его литературным секретарём издательства ВЦИК, которым руководил по совместительству.
Вскоре в издательстве ВЦИК происходит  его встреча с Сергеем Есениным имевшая судьбоносное значение для них обоих...

Анатолий Борисович Мариенгоф (1897–1962) — поэт, один из основателей и теоретиков имажинизма.

     Он познакомился с Есениным в конце лета 1918 года, и поначалу между ними установились тесные дружеские отношения. В 1919–1921 годах они часто выступали вместе на различных вечерах, совместно организовали книжную лавку на Никитской, одно время даже жили вдвоем в Богословском переулке (ныне — ул. Москвина). Вдвоем они подписали один из имажинистских манифестов, собирались вместе писать монографии о Г. Б. Якулове и С. Т. Коненкове.

   Потом знакомится с В.Шершеневичем и Рюриком Ивневым. Так оформляется группа "имажистов", заявившая о себе «Декларацией», опубликованной в январе 1919 года в журнале «Сирена» (Воронеж). 

( На фото - Мариенгоф и Есенин. 1919, лето. Москва)

 Их биографии как бы переплетаются. Осенью 1919 года они поселяются вместе. На несколько лет они становятся почти неразлучны.  Cтрана встречает и ждёт пару друзей: летом 1919-го побывали в Петрограде, весной 1920-го в Харькове, на Кавказ Есенин вместе с А. Б. Мариенгофом выехал около 5 июля 1920 г. С 8-11 июля до 5 августа они были в Ростове-на-Дону.

     Есенин по распоряжению наркома просвещения Луначарского приехал в Ростов знакомить жителей со своим творчеством. В той поездке поэта сопровождали писатель Анатолий Мариенгоф и приятель Григорий Колобов. Путешествовать с Колобовым было не только весело, но ещё и выгодно, поскольку тот работал в Народном комиссариате путей сообщения и как начальник ездил в отдельном вагоне.

В этом вагоне они и жили втроём, остановившись в Ростове. На следующий день газеты пестрели заголовками: «В Ростове имажинист Есенин», публиковались строки из его произведений, сообщалось, что в клубе «Колизей» пройдёт вечер поэзии. Впрочем, Есенин времени даром не терял и до начала своего выступления успел познакомиться с поэтессой Ниной Грацианской. Поэту с первых минут знакомства показалось, что он влюблён. Он подарил девушке свой сборник стихов «Голубень», написав на обложке: «Утешаюсь тем, что и я был когда-то таким же юным, как Нина Грацианская».

Судьба Нины Александровны хорошо известна. По.сле Гражданской войны её след не затерялся, поэтесса осталась в Ростове и многие годы работала в Областной библиотеке им. К. Маркса (ныне Донская публичная библиотека). О своей любовной связи с поэтом рассказывала только самым близким, но даже в кратких воспоминаниях, которые она опубликовала, видно, как трепетно Грацианская относилась к Сергею Александровичу. Ей было что вспомнить и что держать в тайне. Каждый день Есенин приходил к ней в гости — в дом номер 50, что на Социалистической улице. И так продолжалось каждый день, с 11 июля по 4 августа 1920 года. А иной раз Нина сама заглядывала в гости к Есенину — в тот самый железнодорожный вагон.

 

     Воспоминания о Есенине Нины Грацианской,

   в которую поэт влюбился с первого взгляда и от встречи с ней произошёл ростовский взрыв есенинских 

мозгов и дивной поэзии, но предоставим слово самой Нине:

 

    ( На фото Сергей Есенин и Анатолий Мариенгоф в Ростове-на-Дону, у входа в горсад,

июль, 1920 год)

 

    "…В жаркий июльский день в книжную лавку Союза поэтов на Большой Садовой вошли два молодых незнакомца. «Есенин, Мариенгоф, - назвали они себя, - московские поэты-имажинисты».

Ни о том, ни о другом я понятия не имела.

Они были одеты изысканно до неприличия по тем временам: прекрасные пиджачные пары, галстуки-бабочки…

 

Кудрявый, светловолосый, синеглазый Есенин был немного выше среднего роста. Какое-то природное изящество проявлялось во всех его движениях.

Анатолий Мариенгоф, высокий, худощавый, с расчесанными на прямой пробор темными волосами, тоже был синеглаз. Черные брови особенно подчеркивали эту синеву.

 

Все присутствующие в книжной лавке сейчас же окружили москвичей, засыпали их вопросами, на которые те охотно отвечали. Они сообщили также, что приехали из Москвы со своим другом, тоже поэтом-имажинистом Григорием Романовичем Колобовым в целях пропаганды советской поэзии. Есенин окликнул кого-то, кто вопрошал: -  не Есенин ли случаем приехал?

  И тут же  спрашивающего  не задерживаясь на ответе Сергей попросил скорей расклеивать афиши по ростовским улицам...Вот и мандат за подписью наркома просвещения Луначарского, вот афиша о вечере поэтов-имажинистов, который должен состояться в ближайшее время….

 

- … Есенин, с горящими глазами случайно прирученного волка и синими, как шальные дни, золотоволосый Есенин был пьян Революцией. Она словно до крылатости напоила его творческой и детской силой…

 

 Нина Грацианская  вспоминает  вечер Есенина, именно его единственный вечер в Ростове. На него, прельстившись мальчишески вызывающими афишами, собралась в большинстве своем буржуазная публика, собралась поскандалить и отвести душу на заезжем поэте из Москвы. Но недолго пришлось ей свистеть. Очень скоро веселые реплики сменились внимательной тишиной. Есенин читал «Пантократора». Там, прощаясь с ладанным богом Радуницей, он говорит:

 

- Я кричу тебе: «К черту старое!»

Непокорный. Разбойный сын.

 

Есенин читал, и пригоршня правой его руки двигалась в такт читки, словно притягивая незримые вожжи.

Когда он закончил чтение, зал был его. Так в бурю захлестывает прибой, так - хочешь или нет! – встает солнце, такова была сила Есенина, потому что это были уже не стихи, а – стихия.

 

... Пили мало, больше пьянели стихами. Есенин читал стихи о деревне, прочел и еще не напечатанную «Исповедь хулигана». Когда закончил, поднял и посмотрел на свет последнюю рюмку:

 

- Водочка ты моя, рюмочка… - начал он, а в ответ на слишком ласковую тираду встал Мариенгоф и выбил рюмку из его руки. Лицо Есенина опечалилось. Все это казалось шуткой – и нежность к водке, и печаль по поводу его пролива. Еще так далеко в неизвестном поджидали его московские кабаки…"

     Но долго в Ростове-на-Дону Есенин не задержался, в Новочеркасске его не пожаловали:

"О суке пишет...  нельзя его сюда пускать..."     Поехали в Пятигорск и Кисловодск и оттуда отправились в Баку. В Москву Есенин вернулся в первой половине (до 19) сентября. Публикуют в печати письма друг другу, чем вызывают негодование критиков. Есенин посвятил Мариенгофу стихи «Я последний поэт деревни», поэму «Сорокоуст», драму «Пугачев».  Друзья были вместе до последних трагических дней...  Были и ссоры... 
     В конце 1923 года происходит ссора Мариенгофа и Есенина, их отношения так должным образом и не налаживаются вплоть до самоубийства Есенина в 1925 году. В размолвке двух поэтов была виновата Катя Есенина, навравшая брату, что пока он был за границей, Мариенгоф зажимал гонорары за совместные с Есениным публикации.

     Это, конечно, послужило поводом, причиной же ссоры явилась дальнейшая ненужность Мариенгофа Есенину. Творческий союз был исчерпан. Есенин сам для себя определил: я первый. Лелеемая в годы дружбы и творческого взаимовлияния книга «Эпоха Есенина и Мариенгофа» так и не вышла. А в 1923 году Есенин напишет: «Я ощущаю себя хозяином русской поэзии». Он был прав. Блок умер, Хлебников умер, Гумилев убит, Маяковский поет о пробках в Моссельпроме, Брюсов уже старый, остальные за пределами России, посему хозяевами быть не могут. Есенину это было нужно – стать хозяином. Но ни стихов Мариенгофа, ни дружбы с ним не забыл.   

     В немногочисленных воспоминаниях современников можно прочитать, что: «вернувшись из-за границы, Есенин собирался расстаться с Айседорой Дункан и… вновь поселиться с Мариенгофом, купив квартиру. Куда он собирался деть жену Мариенгофа, неизвестно: наверное, туда же, куда и всех своих – с глаз долой. Но… Уже давно поэты предчувствовали будущую размолвку. Есенин напишет нежнейшее «Прощание с Мариенгофом» - ни одному человеку он не скажет в стихах ничего подобного, это просто настоящий взрыв мозгов поэта, и в этом взрыве очевидно не последнюю роль играл алкоголь:

Возлюбленный мой! Дай мне руки –
Я по-иному не привык, -
Хочу омыть их в час разлуки
Я желтой пеной головы.
Прощай, прощай. В пожарах лунных
Не зреть мне радостного дня,
Но все ж средь трепетных и юных
Ты был всех лучше для меня.»  

     Незадолго до смерти поэта  между Есениным и Мариенгофом произошёл такой разговор:

Он спросил:

— Ты любишь, Толя, слово «покой»?

— Да.

— От него, конечно, и комнаты называют «покоями», — заметил он.

— От него и «покойник»…

— Какой, Толя, тонкий, красивый и философский у нас язык! Правда!

Это было совсем  незадолго до Серёжиной смерти, вспоминал впоследствии А. Б. Мариенгоф.

Автор: В.И.Портыченко
Создать QR-код
Добавить комментарий:

Добавление комментариев доступно зарегистрированным пользователям

Комментарии:
    Пока никто не оставил свой комментарий.
Наверх